Пресса
02.02.2014
СМИ: Бизнес-онлайн
Режиссер полагает, что авангард исчезнет, как только в театре появятся деньги
Сегодня, в день открытия Шаляпинского фестиваля, на сцене Татарского академического государственного театра оперы и балета им. Джалиля премьера «Севильского цирюльника». Его постановщик, в активе которого уже более 250 оперных спектаклей, встретившись с корреспондентом «БИЗНЕС Online», рассказал, что если есть идея, то бюджет постановки не важен, назвал тройку лучших российских оперных режиссеров и дал оценку ситуации в Новой опере.
«МОЙ СПЕКТАКЛЬ — ЭТО НЕ ОБЩЕПИТ»
— Юрий Исаакович, конце прошлого года вы невольно стали героем скандала в Новой опере. Что там случилось?
— Я вам все сейчас расскажу, но мне бы не хотелось это называть скандалом. Случилось то, что всегда должно быть при восприятии спектаклей — постановка задела за живое. Потому что партитура «Пиковой дамы», она у меня любимая, и я готовился к этой постановке 13 лет. В 2000 году я сделал такой набросок у себя в камерном театре в Санкт-Петербурге, привозил спектакль в Москву, было очень много интересной критики, потому что спектакль авторский изначально. Он посвящен моим размышлениям не только на тему Пушкина и Чайковского, но и о жизни России, и один из критиков замечательно написал, что ставка в этой игре не деньги, а судьба России.
— В «Пиковой даме» в Новой опере, которая так бурно обсуждалась в прессе, очевидно, много ваших личностных вещей?
— Разумеется, я их вложил. Я прекрасно понимал, что моя постановка «Пиковой дамы» — это не общепит, это блюдо не для всех. Конечно, несмотря на то, что были критические отзывы и даже выкрики, что сейчас уже нормально, люди высказывают свое мнение, но основная масса публики, она восприняла спектакль хорошо. И, что самое главное, труппа была со мной, она была за меня, труппа в этой постановке работает блестяще. Я покорен и хором, и работой дирижера, которого я пригласил на этот спектакль, это Александр Самуилэ — он главный дирижер одесской оперы. И получилось то, что должно было получиться. Мы не можем такие партитуры ставить, чтобы никто не заметил.
— А публика?
— Публика должна иметь выбор посещать опусы, поставленные в классической манере, что есть в Москве, слава Богу, и авторские спектакли. Москва — это ведь не Крыжополь, где один музыкальный театр. «Пиковая дама» в Новой опере — это был для меня спектакль важный. Вообще, каждая постановка для режиссера — это его душевный стриптиз. Поставщик должен убедить зрителя, что его версия на сегодняшний день — она самая правильная. Моя версия «Пиковой дамы» была самая неожиданная. Люди играли свои судьбы на протяжении ста лет. Мы играли и блокадный Ленинград, и сталинское время, и смерть Сталина — 1953 год. Ни один критик не написал, что все это вне музыки. Мне было это очень важно, потому что болевые точки так совпали, так скрестились, что люди приходили в такое странное состояние... Я очень доволен, что мне удалось поставить три моих самых зрелых спектакля в Новой опере. Это «Любовный напиток», который мы, возможно, покажем в Казани, «Князь Игорь», он сейчас блистательно 10 раз прошел в Тель-Авиве на публике, которая видела все, сейчас спектакль едет в Лондон, и, наконец, «Пиковая дама». Последний спектакль — это моя дань памяти великому дирижеру Евгению Колобову. К сожалению, как я понимаю, это последние мои спектакли, которые выходили в этом театре.
«ХУДОЖНИКУ ПРЕДЛОЖИЛИ ДОЛЖНОСТЬ ГАРДЕРОБЩИКА»
— Почему?
— Мне кажется, что Новая опера прекращает свое существование в том виде, в котором она была. Потому что идет откровенная война между новым руководством и основателями этого театра. Главному художнику этого театра Виктору Герасименко, который сделал блестящие декорации к «Пиковой даме» и казанскому «Севильскому цирюльнику», в Казани он делал в прошлом году еще и «Аиду», этому талантливому и известному художнику предложено в Новой опере место... гардеробщика. Великому хормейстеру Наталье Колобовой тоже предложено покинуть театр.
— Эта ситуация сказалась на работе над «Пиковой дамой»?
— Спектакль рождался в ужасающих условиях. И труппа выстояла! Она выдержала этот напор и эту осаду и сделала спектакль, который идет все с большим и большим успехом. Я, конечно, переживаю за его судьбу, но я счастлив, что в моей биографии он был, и никакие заказные статьи, никакие кликуши не изменят отношение к нему зрителей, публика аплодирует в финале стоя.
— Вы полагаете, что статьи с критикой вашей «Пиковой дамы» были заказные? А кому это нужно?
— Москва — странное место, там люди охраняют свою территорию. Там почему-то решили, что я должен перебраться в Первопрестольную, чтобы в ней работать. Когда я ставил в Большом театре «Хованщину», боялись, что я посягаю на этот театр. Теперь боятся, что я посягаю на Новую оперу. Объективности в критических статьях не было никакой. Например, журналист пишет, что Александров дошел до того, что вставил в «Пиковую даму» сцену Онегина и Ленского, ну что тут можно сказать? Или пишут, что дирижер согласился на то, чтобы Елецкий пел партию гувернантки. Бред! Ощущение, что люди не видели спектакля и пишут с чужих слов.
— Либо эти люди никогда не были в опере.
— Главное, что там торжествует хамство. Это из той же серии, когда художнику предлагают место гардеробщика. Труппа в Новой опере сейчас запугана, это же люди, им надо жить. Но они с такой честью вели себя на репетициях «Пиковой дамы», что я просто был поражен. Для меня это будет событие на многие годы. Я подвел этим спектаклем некоторые итоги. В опере сейчас смутное время. Что такое авангард, никто не понимает. Надевают джинсы и играют в смыслах, характерных для позапрошлого века.
— В драме тоже смутное время.
— Ну, в драме есть какие-то опорные очки, есть лидеры, с какими надо считаться, в опере их меньше. В опере трудно созвать театр-дом, что изначально есть в драме. Драматические артисты реже предают, а оперные предают, потому что у них есть две «золотые» связочки, которые диктуют, куда надо ехать петь.
«БАРХАТОВУ НАДО СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ НА ПРОФЕССИИ»
— Вы можете назвать тройку российских оперных режиссеров, которых вы уважаете?
— Это, несомненно, Дмитрий Черняков, только если бы он поменьше работал в Германии и отошел бы от того стиля, где нивелируется режиссура, а то получается очень много похожих спектаклей у разных режиссеров. Я считаю, что режиссер должен быть непредсказуем.
— Конечно.
— В этом фишка режиссера. Не только постановка важна, но и место, и время, когда ты ставишь. Сейчас Черняков поставил в La Scala «Травиату», он абсолютно не учел менталитет итальянцев. Я ставил в La Scala «Черевички», знаю эту публику, насколько она эмоциональна и душевна. Лишить их эмоций — это большая ошибка. Еще из режиссеров мне импонирует Георгий Исаакян, он сейчас главный режиссер в детском музыкальном театре Натальи Сац. У него очень много интересных идей. Ну и, конечно, в эту тройку должен войти Александр Титель. Он очень профессиональный человек. Вот видите, три человека, с остальными уже начинаются вопросы.
— С Василием Бархатовым вопросы?
— Я смогу оценивать его как режиссера, когда он поставит хотя бы один хороший спектакль. Пока их не было. Есть конъюнктурные, есть постановки в Мариинском театре, но это еще не есть хорошие спектакли. Мне кажется, что Бархатову надо больше сосредоточиться на профессии, пока же он пробует себя и в драме, и в кино, но пока событий в его спектаклях я не вижу. Бархатов — несомненно, способный человек, но наша профессия возвратная, ему надо еще много понять и пережить, не надо разбрасываться.
— У вас сегодня премьера. Вопрос формулирую по-дягилевски: «Чем удивлять будете?»
— Я сам удивлен, что согласился ставить в Казани «Севильского цирюльника». Я всю жизнь от этой партитуры бегал.
— Это был выбор театра или ваш?
— Театра, конечно. Я никогда ничего не выбираю и о постановках не мечтаю. Господь меня ведет и указывает мне, что я должен делать. Например, «Отелло» я ставил 9 раз, а «Севильского» — ни разу. Это мой первый опыт. Хотя я поставил более 250 спектаклей. У меня был ярлык «комический режиссер», я, например, обожаю Доницетти. Но «Севильского» я всегда сторонился. Потому что хуже, чем постановки «Севильского цирюльника», я спектаклей не видел. Я понимаю, что это великая музыка, но на сцене крашенные проволочные стульчики, перекошенные кринолины и отсутствие всякого смысла. Потому что эта вещь насквозь бытовая. Делать это предметом юмористического начала — это непросто. Смех имеет разную природу: есть смех клоунский, есть текстовой — Жванецкий, например, но мы этого лишены, у нас герои поют на итальянском, и поэтому на тексте мы не сработаем. И есть высший пилотаж — комическая ситуация.
— Комедия положений.
— Да. И это в бытовой вещи сделать трудно. Но в бытовой постановке столы, стулья — это перевешивает. Мы с художником решили сделать такой ящик Пандоры — в нем элементы декораций этой оперы за все 200 лет. Все стили и направления. И мы возьмем из этого ящика все, что нам нужно. Так что удивлять будем тем, что смещаются некоторые акценты. У нас Розина — зрелая девушка, может быть, даже перезрелая, которая активно борется за свои позиции. Очень обаятельный Бартоло — у нас это не комический старик с картошкой вместо носа. Он любит и имеет право на любовь. Фигаро — это уже бренд, и у нас в спектакле будет 14 Фигаро — весь состав хора. Фигаро — это фирма для оказания разного вида услуг. Он же поет «Фигаро — здесь, Фигаро — там». Он — все. Никто не знает, каким он завтра будет. Еще очень хочется удивить публику хорошим ансамблем, хотя времени у нас немного, но солисты очень хорошие, они справятся.
«ГЕРГИЕВ НАЗНАЧИЛ СОХИЕВА»
— А почему у вас на постановку только две недели?
— Да потому что никто из солистов не может приехать на более продолжительный срок. У меня, например, в Сигулде была постановка, которую я делал три дня. Но пела Анна Нетребко, пели солисты из Мариинского театра, я все успел, потому что артисты были — люди опытные, им не надо было повторять два раза. Я так ставил и «Сомнамбулу», и «Мадам Баттерфляй», и «Любовный напиток». Три дня — и все. На больший срок люди не приедут. А в Казани у нас две недели — это много. Я так боялся браться за «Севильского», что полгода сидел ночами и расписывал каждый шаг. Я приехал в Казань, у меня все уже сложилось в голове.
— Я слышала, что на премьере будут представители экспертного света «Золотой маски»?
— А почему бы и нет? Они ездят на все мои постановки. Сейчас к «Маске» сложное отношение. Два театра — «Геликон-опера» и московская оперетта — отказались участвовать в конкурсе. Они выступили на секретариате СТД и сообщили, что, по их мнению, «Маска» переродилась и не так объективна, как это было раньше. Но она никогда не была объективной! У меня есть свои три «Маски», я уже испил эту чашу, но я понимаю, что это нужно молодым артистам, чтобы показаться в Москве. Работа свежая, яркие ребята — почему бы не показать.
— Как вы можете прокомментировать назначение Тугана Сохиева на пост главного дирижера Большого театра?
— Значит, Гергиев назначил туда Сохиева...
— Вы полагаете, что это сделал Валерий Гергиев?
— Конечно. Значит, он прибирает к рукам Большой театр.
— Вы какого мнения о Сохиеве?
— Несомненно, это одаренный человек. К сожалению, мы с ним не работали ни над одной из постановок, но что-то из моих спектаклей он дирижировал. И это было очень уверенно, несмотря на его молодой возраст. Дай Бог ему удачи.
— В Мариинском театре сейчас три сцены, вас не приглашают на постанову?
— Пока у нас с Валерием Гергиевым опосредованный контакт. И потом, у меня все расписано на ближайшие два года. В Мариинском театре так далеко не заглядывают, поэтому в свое время я оттуда и ушел. Планировать там что-то трудно, а затыкать дырку не хочется. Я ставил спектакли и за Дзефирелли, и за многих других, но мне это не приносило никакой радости.
— Как вы полагаете, каким должен быть идеальный бюджет для оперной постановки?
— Никогда деньги не влияли на качество, это люди бездарные все списывают на их отсутствие. В моем камерном театре идут спектакли с минимальным бюджетом, у меня была одна постановка, когда все элементы сценографии я собрал на помойке. Но получился такой щемящий спектакль! Главное, чтобы артисты были сыты, если они сыты, дайте мне два стула, я поставлю спектакль. Ведь глупую постановку не спасут даже декорации из золота.
— Вы смотрите спектакли коллег?
— Я не люблю смотреть чужие спектакли. Сейчас с наличием интернета сразу же бывает ясно, кто, где и у кого что-то взял. Я так много видел плохих спектаклей, что боялся ставить «Севильского», так же было и с «Травиатой», но когда я за нее взялся и начал копать, то понял, что это великая опера. Не хочу смотреть на чужое, лучше делать с чистого листа. Часто в спектаклях коллег можно обнаружить мои мизансцены, но никто не скажет, что я что-то у кого-то взял.
«АВАНГАРД ПОЯВИЛСЯ ОТ ОБНИЩАНИЯ ТЕАТРОВ»
— Как вы полагаете, каким путем пойдет опера в России? У нас будет засилье авангарда?
— Нет, ни в коем случае! Авангард появился, потому что обнищали театры. Настоящий авангард родился в Германии, этих мастеров уже нет, дальше шли последователи, у которых уже не было духовной силы. Авангард подарил нам смысл. Из «кулинарной» оперы мы ушли в смысл, в социум. Но сегодня многие находки превратились в клише, и различить, что идет: «Дон Жуан» Моцарта или «Золото Рейна» Вагнера — уже невозможно. Везде серые стены, мобильные телефоны. Можно купить один костюм с кринолином за 5 тысяч долларов или на эти деньги купить в секонд-хенде 5 костюмов. Естественно, интендант стремится заработать деньги. Их заработать можно либо качеством, либо скандалом. Второе проще. Я ставил два года назад в Германии на фестивале «Евгения Онегина» на траве, солисты у меня были со всего мира. Я ставил спектакль по системе Станиславского, но солисты были босые, потому что это был театр XVIII века, но открытый.
— То есть оупен-эйр?
— Да, там появлялась реальная луна. Во время репетиций я ездил в Берлин и видел там авангардную «Пиковую даму» — при полупустом зале и при отсутствии реакции публики. Это был страшный спектакль с элементами насилия и натурализма. Было два хлопка и люди разошлись. Европа устала от авангарда. Как только появятся деньги, люди, которые хотят вкладывать в оперу, появятся красивые спектакли. В Петербурге тоже кризис, мне сказали, что у меня в театре профинансируют только одну постановку, но я буду делать все равно два спектакля. Я так все придумаю, что обойдусь без денег. У меня будет такой вечер — «Оперные злодеи». Я возьму двух персонажей: Сальери и Тихона Хренникова. Мнимых злодеев, я хочу их лишить этого штампа злодейства. Важна идея, а придумать, как ее реализовать, всегда можно.
Юрий Александров: «Валерий Гергиев прибирает к рукам Большой театр»
Автор: Татьяна МамаеваСМИ: Бизнес-онлайн
Режиссер полагает, что авангард исчезнет, как только в театре появятся деньги
Сегодня, в день открытия Шаляпинского фестиваля, на сцене Татарского академического государственного театра оперы и балета им. Джалиля премьера «Севильского цирюльника». Его постановщик, в активе которого уже более 250 оперных спектаклей, встретившись с корреспондентом «БИЗНЕС Online», рассказал, что если есть идея, то бюджет постановки не важен, назвал тройку лучших российских оперных режиссеров и дал оценку ситуации в Новой опере.
«МОЙ СПЕКТАКЛЬ — ЭТО НЕ ОБЩЕПИТ»
— Юрий Исаакович, конце прошлого года вы невольно стали героем скандала в Новой опере. Что там случилось?
— Я вам все сейчас расскажу, но мне бы не хотелось это называть скандалом. Случилось то, что всегда должно быть при восприятии спектаклей — постановка задела за живое. Потому что партитура «Пиковой дамы», она у меня любимая, и я готовился к этой постановке 13 лет. В 2000 году я сделал такой набросок у себя в камерном театре в Санкт-Петербурге, привозил спектакль в Москву, было очень много интересной критики, потому что спектакль авторский изначально. Он посвящен моим размышлениям не только на тему Пушкина и Чайковского, но и о жизни России, и один из критиков замечательно написал, что ставка в этой игре не деньги, а судьба России.
— В «Пиковой даме» в Новой опере, которая так бурно обсуждалась в прессе, очевидно, много ваших личностных вещей?
— Разумеется, я их вложил. Я прекрасно понимал, что моя постановка «Пиковой дамы» — это не общепит, это блюдо не для всех. Конечно, несмотря на то, что были критические отзывы и даже выкрики, что сейчас уже нормально, люди высказывают свое мнение, но основная масса публики, она восприняла спектакль хорошо. И, что самое главное, труппа была со мной, она была за меня, труппа в этой постановке работает блестяще. Я покорен и хором, и работой дирижера, которого я пригласил на этот спектакль, это Александр Самуилэ — он главный дирижер одесской оперы. И получилось то, что должно было получиться. Мы не можем такие партитуры ставить, чтобы никто не заметил.
— А публика?
— Публика должна иметь выбор посещать опусы, поставленные в классической манере, что есть в Москве, слава Богу, и авторские спектакли. Москва — это ведь не Крыжополь, где один музыкальный театр. «Пиковая дама» в Новой опере — это был для меня спектакль важный. Вообще, каждая постановка для режиссера — это его душевный стриптиз. Поставщик должен убедить зрителя, что его версия на сегодняшний день — она самая правильная. Моя версия «Пиковой дамы» была самая неожиданная. Люди играли свои судьбы на протяжении ста лет. Мы играли и блокадный Ленинград, и сталинское время, и смерть Сталина — 1953 год. Ни один критик не написал, что все это вне музыки. Мне было это очень важно, потому что болевые точки так совпали, так скрестились, что люди приходили в такое странное состояние... Я очень доволен, что мне удалось поставить три моих самых зрелых спектакля в Новой опере. Это «Любовный напиток», который мы, возможно, покажем в Казани, «Князь Игорь», он сейчас блистательно 10 раз прошел в Тель-Авиве на публике, которая видела все, сейчас спектакль едет в Лондон, и, наконец, «Пиковая дама». Последний спектакль — это моя дань памяти великому дирижеру Евгению Колобову. К сожалению, как я понимаю, это последние мои спектакли, которые выходили в этом театре.
«ХУДОЖНИКУ ПРЕДЛОЖИЛИ ДОЛЖНОСТЬ ГАРДЕРОБЩИКА»
— Почему?
— Мне кажется, что Новая опера прекращает свое существование в том виде, в котором она была. Потому что идет откровенная война между новым руководством и основателями этого театра. Главному художнику этого театра Виктору Герасименко, который сделал блестящие декорации к «Пиковой даме» и казанскому «Севильскому цирюльнику», в Казани он делал в прошлом году еще и «Аиду», этому талантливому и известному художнику предложено в Новой опере место... гардеробщика. Великому хормейстеру Наталье Колобовой тоже предложено покинуть театр.
— Эта ситуация сказалась на работе над «Пиковой дамой»?
— Спектакль рождался в ужасающих условиях. И труппа выстояла! Она выдержала этот напор и эту осаду и сделала спектакль, который идет все с большим и большим успехом. Я, конечно, переживаю за его судьбу, но я счастлив, что в моей биографии он был, и никакие заказные статьи, никакие кликуши не изменят отношение к нему зрителей, публика аплодирует в финале стоя.
— Вы полагаете, что статьи с критикой вашей «Пиковой дамы» были заказные? А кому это нужно?
— Москва — странное место, там люди охраняют свою территорию. Там почему-то решили, что я должен перебраться в Первопрестольную, чтобы в ней работать. Когда я ставил в Большом театре «Хованщину», боялись, что я посягаю на этот театр. Теперь боятся, что я посягаю на Новую оперу. Объективности в критических статьях не было никакой. Например, журналист пишет, что Александров дошел до того, что вставил в «Пиковую даму» сцену Онегина и Ленского, ну что тут можно сказать? Или пишут, что дирижер согласился на то, чтобы Елецкий пел партию гувернантки. Бред! Ощущение, что люди не видели спектакля и пишут с чужих слов.
— Либо эти люди никогда не были в опере.
— Главное, что там торжествует хамство. Это из той же серии, когда художнику предлагают место гардеробщика. Труппа в Новой опере сейчас запугана, это же люди, им надо жить. Но они с такой честью вели себя на репетициях «Пиковой дамы», что я просто был поражен. Для меня это будет событие на многие годы. Я подвел этим спектаклем некоторые итоги. В опере сейчас смутное время. Что такое авангард, никто не понимает. Надевают джинсы и играют в смыслах, характерных для позапрошлого века.
— В драме тоже смутное время.
— Ну, в драме есть какие-то опорные очки, есть лидеры, с какими надо считаться, в опере их меньше. В опере трудно созвать театр-дом, что изначально есть в драме. Драматические артисты реже предают, а оперные предают, потому что у них есть две «золотые» связочки, которые диктуют, куда надо ехать петь.
«БАРХАТОВУ НАДО СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ НА ПРОФЕССИИ»
— Вы можете назвать тройку российских оперных режиссеров, которых вы уважаете?
— Это, несомненно, Дмитрий Черняков, только если бы он поменьше работал в Германии и отошел бы от того стиля, где нивелируется режиссура, а то получается очень много похожих спектаклей у разных режиссеров. Я считаю, что режиссер должен быть непредсказуем.
— Конечно.
— В этом фишка режиссера. Не только постановка важна, но и место, и время, когда ты ставишь. Сейчас Черняков поставил в La Scala «Травиату», он абсолютно не учел менталитет итальянцев. Я ставил в La Scala «Черевички», знаю эту публику, насколько она эмоциональна и душевна. Лишить их эмоций — это большая ошибка. Еще из режиссеров мне импонирует Георгий Исаакян, он сейчас главный режиссер в детском музыкальном театре Натальи Сац. У него очень много интересных идей. Ну и, конечно, в эту тройку должен войти Александр Титель. Он очень профессиональный человек. Вот видите, три человека, с остальными уже начинаются вопросы.
— С Василием Бархатовым вопросы?
— Я смогу оценивать его как режиссера, когда он поставит хотя бы один хороший спектакль. Пока их не было. Есть конъюнктурные, есть постановки в Мариинском театре, но это еще не есть хорошие спектакли. Мне кажется, что Бархатову надо больше сосредоточиться на профессии, пока же он пробует себя и в драме, и в кино, но пока событий в его спектаклях я не вижу. Бархатов — несомненно, способный человек, но наша профессия возвратная, ему надо еще много понять и пережить, не надо разбрасываться.
— У вас сегодня премьера. Вопрос формулирую по-дягилевски: «Чем удивлять будете?»
— Я сам удивлен, что согласился ставить в Казани «Севильского цирюльника». Я всю жизнь от этой партитуры бегал.
— Это был выбор театра или ваш?
— Театра, конечно. Я никогда ничего не выбираю и о постановках не мечтаю. Господь меня ведет и указывает мне, что я должен делать. Например, «Отелло» я ставил 9 раз, а «Севильского» — ни разу. Это мой первый опыт. Хотя я поставил более 250 спектаклей. У меня был ярлык «комический режиссер», я, например, обожаю Доницетти. Но «Севильского» я всегда сторонился. Потому что хуже, чем постановки «Севильского цирюльника», я спектаклей не видел. Я понимаю, что это великая музыка, но на сцене крашенные проволочные стульчики, перекошенные кринолины и отсутствие всякого смысла. Потому что эта вещь насквозь бытовая. Делать это предметом юмористического начала — это непросто. Смех имеет разную природу: есть смех клоунский, есть текстовой — Жванецкий, например, но мы этого лишены, у нас герои поют на итальянском, и поэтому на тексте мы не сработаем. И есть высший пилотаж — комическая ситуация.
— Комедия положений.
— Да. И это в бытовой вещи сделать трудно. Но в бытовой постановке столы, стулья — это перевешивает. Мы с художником решили сделать такой ящик Пандоры — в нем элементы декораций этой оперы за все 200 лет. Все стили и направления. И мы возьмем из этого ящика все, что нам нужно. Так что удивлять будем тем, что смещаются некоторые акценты. У нас Розина — зрелая девушка, может быть, даже перезрелая, которая активно борется за свои позиции. Очень обаятельный Бартоло — у нас это не комический старик с картошкой вместо носа. Он любит и имеет право на любовь. Фигаро — это уже бренд, и у нас в спектакле будет 14 Фигаро — весь состав хора. Фигаро — это фирма для оказания разного вида услуг. Он же поет «Фигаро — здесь, Фигаро — там». Он — все. Никто не знает, каким он завтра будет. Еще очень хочется удивить публику хорошим ансамблем, хотя времени у нас немного, но солисты очень хорошие, они справятся.
«ГЕРГИЕВ НАЗНАЧИЛ СОХИЕВА»
— А почему у вас на постановку только две недели?
— Да потому что никто из солистов не может приехать на более продолжительный срок. У меня, например, в Сигулде была постановка, которую я делал три дня. Но пела Анна Нетребко, пели солисты из Мариинского театра, я все успел, потому что артисты были — люди опытные, им не надо было повторять два раза. Я так ставил и «Сомнамбулу», и «Мадам Баттерфляй», и «Любовный напиток». Три дня — и все. На больший срок люди не приедут. А в Казани у нас две недели — это много. Я так боялся браться за «Севильского», что полгода сидел ночами и расписывал каждый шаг. Я приехал в Казань, у меня все уже сложилось в голове.
— Я слышала, что на премьере будут представители экспертного света «Золотой маски»?
— А почему бы и нет? Они ездят на все мои постановки. Сейчас к «Маске» сложное отношение. Два театра — «Геликон-опера» и московская оперетта — отказались участвовать в конкурсе. Они выступили на секретариате СТД и сообщили, что, по их мнению, «Маска» переродилась и не так объективна, как это было раньше. Но она никогда не была объективной! У меня есть свои три «Маски», я уже испил эту чашу, но я понимаю, что это нужно молодым артистам, чтобы показаться в Москве. Работа свежая, яркие ребята — почему бы не показать.
— Как вы можете прокомментировать назначение Тугана Сохиева на пост главного дирижера Большого театра?
— Значит, Гергиев назначил туда Сохиева...
— Вы полагаете, что это сделал Валерий Гергиев?
— Конечно. Значит, он прибирает к рукам Большой театр.
— Вы какого мнения о Сохиеве?
— Несомненно, это одаренный человек. К сожалению, мы с ним не работали ни над одной из постановок, но что-то из моих спектаклей он дирижировал. И это было очень уверенно, несмотря на его молодой возраст. Дай Бог ему удачи.
— В Мариинском театре сейчас три сцены, вас не приглашают на постанову?
— Пока у нас с Валерием Гергиевым опосредованный контакт. И потом, у меня все расписано на ближайшие два года. В Мариинском театре так далеко не заглядывают, поэтому в свое время я оттуда и ушел. Планировать там что-то трудно, а затыкать дырку не хочется. Я ставил спектакли и за Дзефирелли, и за многих других, но мне это не приносило никакой радости.
— Как вы полагаете, каким должен быть идеальный бюджет для оперной постановки?
— Никогда деньги не влияли на качество, это люди бездарные все списывают на их отсутствие. В моем камерном театре идут спектакли с минимальным бюджетом, у меня была одна постановка, когда все элементы сценографии я собрал на помойке. Но получился такой щемящий спектакль! Главное, чтобы артисты были сыты, если они сыты, дайте мне два стула, я поставлю спектакль. Ведь глупую постановку не спасут даже декорации из золота.
— Вы смотрите спектакли коллег?
— Я не люблю смотреть чужие спектакли. Сейчас с наличием интернета сразу же бывает ясно, кто, где и у кого что-то взял. Я так много видел плохих спектаклей, что боялся ставить «Севильского», так же было и с «Травиатой», но когда я за нее взялся и начал копать, то понял, что это великая опера. Не хочу смотреть на чужое, лучше делать с чистого листа. Часто в спектаклях коллег можно обнаружить мои мизансцены, но никто не скажет, что я что-то у кого-то взял.
«АВАНГАРД ПОЯВИЛСЯ ОТ ОБНИЩАНИЯ ТЕАТРОВ»
— Как вы полагаете, каким путем пойдет опера в России? У нас будет засилье авангарда?
— Нет, ни в коем случае! Авангард появился, потому что обнищали театры. Настоящий авангард родился в Германии, этих мастеров уже нет, дальше шли последователи, у которых уже не было духовной силы. Авангард подарил нам смысл. Из «кулинарной» оперы мы ушли в смысл, в социум. Но сегодня многие находки превратились в клише, и различить, что идет: «Дон Жуан» Моцарта или «Золото Рейна» Вагнера — уже невозможно. Везде серые стены, мобильные телефоны. Можно купить один костюм с кринолином за 5 тысяч долларов или на эти деньги купить в секонд-хенде 5 костюмов. Естественно, интендант стремится заработать деньги. Их заработать можно либо качеством, либо скандалом. Второе проще. Я ставил два года назад в Германии на фестивале «Евгения Онегина» на траве, солисты у меня были со всего мира. Я ставил спектакль по системе Станиславского, но солисты были босые, потому что это был театр XVIII века, но открытый.
— То есть оупен-эйр?
— Да, там появлялась реальная луна. Во время репетиций я ездил в Берлин и видел там авангардную «Пиковую даму» — при полупустом зале и при отсутствии реакции публики. Это был страшный спектакль с элементами насилия и натурализма. Было два хлопка и люди разошлись. Европа устала от авангарда. Как только появятся деньги, люди, которые хотят вкладывать в оперу, появятся красивые спектакли. В Петербурге тоже кризис, мне сказали, что у меня в театре профинансируют только одну постановку, но я буду делать все равно два спектакля. Я так все придумаю, что обойдусь без денег. У меня будет такой вечер — «Оперные злодеи». Я возьму двух персонажей: Сальери и Тихона Хренникова. Мнимых злодеев, я хочу их лишить этого штампа злодейства. Важна идея, а придумать, как ее реализовать, всегда можно.
