В Татарском академическом театре оперы и балета им. М. Джалиля впервые в истории постановку осуществляет оперный режиссер Ефим Майзель, работающий в Метрополитен-опере. Премьера «Трубадура» Джузеппе Верди назначена на конец сентября. О том, как бывший гражданин СССР попал в один из лучших театров мира, и о том, что бы ему хотелось открыть нового в опере Верди, Ефим Майзель рассказал в интервью «Реальному времени».

— Очевидно, вы смотрели русскоязычные сайты? А я 26 лет живу в Америке и там ставлю спектакли. Двадцать шесть лет назад я оказался в Нью-Йорке, прожил там пять лет, потом переехал в Сан-Франциско и там и живу, но работаю в Метрополитен-опере.

— Расскажу по порядку. Я родился в Латвии, окончил как скрипач Рижскую консерваторию, затем отслужил в армии и решил, что не хочу быть скрипачом, а хочу работать с людьми. Я решил стать дирижером и поехал на прослушивание в Ленинградскую консерваторию. Но один из педагогов там мне сказал, что дирижера из меня не получится. Я был доверчивый и ему поверил.

— Жалею. Но я не растерялся, перешел через коридор и очутился на режиссерском факультете, куда поступил к Роману Тихомирову. Правда, не доучился у него, мастер умер. Когда я учился на четвертом курсе, в Мариинский — тогда Кировский театр — приехал ставить «Бориса Годунова» Борис Покровский, я начал ходить к нему на репетиции, понял масштаб его личности и дарования. Позже я работал у него в Таллине ассистентом, когда Покровский ставил «Хованщину». У меня в это время были проблемы с постановкой дипломного спектакля. Когда Покровский посмотрел, как я работаю в Таллине, он остался очень доволен, понял, что работать я могу, диплом я получил, и Борис Александрович пригласил меня стажироваться у него в Москве в Камерном театре. Так я стал у него официальным стажером. Позже Покровский рекомендовал меня в Алма-Ату, в театр имени Абая, на постановку «Бориса Годунова». Я сделал презентацию будущего спектакля на два с лишним часа, всем очень понравилось, но когда вернулся в Москву, мне сообщили, что ставить я буду «Сказки Гофмана». Их я и поставил. В театре имени Абая я встретил замечательного дирижера Рената Салаватова, нынешнего главного дирижера Татарского академического театра оперы и балета им. М. Джалиля. Потом я ставил еще спектакли, все очень быстро развивалось, но я решил эмигрировать в Америку.

— Так это и случилось. У меня в это время не было хорошего английского языка, хотя еще в Риге я учил его и пытался говорить. Как-то приехав в Ленинград и придя в филармонию, увидел американских туристов, они подошли ко мне, что-то спросили, я начал им объяснять, пытаясь помочь. Но ко мне тут же подошли, отвели меня за колонну и объяснили, что говорить по-английски мне не полагается. Поэтому язык на восемь-десять лет был перекрытым.

В Нью-Йорке я позвонил в Метрополитен-оперу и сказал, что я режиссер из Советского Союза и хочу посмотреть, как у них ставят оперы. В театре обалдели от моей наивности или наглости, а говорил со мной мой нынешний начальник, но пустили — я начал ходить на репетиции, смотреть, хотя по-английски еще мало что понимал. Потом я, конечно, пошел на курсы учить язык, начал работать — разносил бутерброды, продавал овощи и фрукты, кстати, в это время выучил все их названия. Типичная эмигрантская история. Потом полтора года продавал пластинки, затем получил свою первую бесплатную работу ассистента и, наконец, первую платную работу в одном из оперных театров. Позже я был ассистентом на постановке «Евгения Онегина». Кстати, в этом спектакле были заняты певцы из Казани — например, Николай Путилин, с которым мы подружились и потом много раз встречались в Метрополитен-опере.

— Да, я работаю там семнадцатый сезон, в этом театре нет штата, там контрактная система. Чаще мне приходится работать ассистентом на русских операх, это связано со знанием языка и русской культуры.

— Совершенно иной уровень ожиданий, ошибки просто не предполагаются. Мой нынешний начальник в Метрополитен-опере наблюдал за моей карьерой десять лет, прежде чем сделал мне предложение. К подбору кадров подходят очень ответственно. Конкуренция большая — в нашем режиссерском отделении числится 10-15 человек. Все знают, что если тебя уволят, за дверью стоят 25-30 человек, которые ждут возможности попасть на работу. Очень развита система самомотивации. В каждом театре есть свои особенности, в каждом что-то делается не так, как в другом. Если человек что-то не понимает или тратит на работу слишком много времени, дело у него не пойдет. Нельзя опоздать, нельзя что-то недоделать — стандарты очень высокие.

— Сравнивать его с американскими театрами не нужно — как говорят в Америке, нельзя сравнивать яблоки с апельсинами. Россия — это страна очень талантливых людей. В этот свой приезд я работал с хором и мимансом. Работа с солистами начнется в сентябре, так мы договорились. Год назад, когда я приезжал познакомиться, хор и миманс мне понравились, но по-настоящему оценить их я смог только сейчас. Это талантливые, прекрасно работающие люди, работают быстро и с отдачей, все, что я прошу, они делают. Поскольку «Трубадур» шел в Казани, материал они знают. Так что в этом плане у меня самые лучшие впечатления и хорошее настроение по этому поводу. С хором и мимансом у меня случился очень хороший контакт, эти люди любят свое дело, поэтому проблем у нас нет.

— Как все в жизни — случайно. И в то же время неслучайно. Обо мне вспомнил Ренат Салаватов, он рассказал директору вашего оперного театра Рауфалю Мухаметзянову. Я считаю, что в жизни ничего не происходит случайно, везде есть закономерность. Я приехал на Шаляпинский фестиваль, посмотрел несколько спектаклей, познакомился с театром, и тогда же мы обговорили постановку «Трубадура».

— Я люблю детали, поэтому работаю долго. Ставить спектакль за четыре дня я бы не стал. Поработать четыре-пять дней, и гонорар в кармане. Меня это не интересует.

— Не соглашусь с этим, хотя такое мнение существует. Очевидно, оно связано с огромным количеством событий, которые происходят в опере. Но опера — более волнующая, чем жизнь. Одна из причин, почему мы идем в оперу, — это испытать тот накал страстей, что невозможен в жизни. И не дай бог, чтобы в нашей жизни были такие страсти. В «Трубадуре» я бы не хотел никакой дидактики, я не хочу никого осуждать. В мире сейчас очень много зла и насилия, очень много. Поэтому мне важна в спектакле не только тема активности зла, но и того, что в жизни должно быть больше доброго и светлого, как бы наивно это ни звучало. Одна жестокость порождает следующую жестокость, уязвленная гордость переходит в мщение, с этого начинаются все беды. Не хочется морализировать, но в спектакле важно показать, что жестокость, убийство и мщение — это не тот путь, по которому надо идти, чтобы решить свои проблемы.